| |||
|
| Впечатления1-2000 |
|
Н.А.Громова. Достоевский: Документы, дневники, письма, мемуары, отзывы литературных критиков и философов – М.: Аграф, 2000 – 240 с. (Литературная мастерская) 2000 экз.
Мне при чтении этой книги вспомнилась басня про лебедя, рака и щуку: все тянут в разные стороны - нечто подобное можно увидеть и в этом «жизнеописании Достоевского». Я не понял по какой системе подбирались цитаты: жизнь Достоевского по ним уж точно не проследишь. Значит, основной вектор направлен в сторону критического осмысления произведений (так называемая «литературная мастерская»). Но опять-таки прокол – даже не упомянуты некоторые повести, т.е. ни одна из целей не может считаться достигнутой. Теперь о претензиях «по мелочам». Они все те же, что и к другим изданиям «Аграфа» (например, «Воспоминания» А.Достоевского) – нет научных комментариев, а ведь достоевсковедение не стоит на месте. Затем, в число биографических источников включены художественные произведения – «Три любви Достоевского» М.Слонима и т.д. От себя хочется добавить, что сляпать такую книжицу можно за пару месяцев – это чисто механическая работа. Был бы заказ. Кажется, у кого-то он есть – на подходе двухтомник состряпанный издательством АСТ. Ждем-с! Леонид Гроссман. Исповедь одного еврея – М.: Деконт+, Подкова, 1999 – 192 с. 3000 экз. У меня двойственное впечатление от этой книги. С одной стороны, приятно, что переиздана еще одна редкая книга и мы можем узнать еще об одном из корреспондентов Достоевского, на письмо которого он ответил в «Дневнике писателя» (также Ковнер писал и В.В.Розанову – интересно, что и его он обвинял в антисемитизме). С другой – очень «странное» предисловие. Лучше было бы издать эту книгу без предисловия, чем с такими «напутственными словами». Если Гроссман пишет о «сложном отношении» Достоевского к иудаизму, то профессор Гуревич уже однозначно пишет о главе из «Дневника писателя» как о «Библии русского антисемитизма», и, что «не случайно современные российские национал-патриоты пытаются превратить Достоевского в свое знамя». Немного отойду от темы и расскажу случай из жизни: я переписывался по книжным делам с одним москвичом (сейчас он живет в Израиле), и, когда в 1996 году выпустил брошюрку «Достоевский в Семипалатинске», естественно, послал ему. Там упоминалось, что Достоевский спал на нарах в солдатской казарме рядом с Кацем, 17-летним кантонистом, и старался ему помочь, чем мог, Это очень удивило моего корреспондента: как мог отъявленный антисемит дружить с евреем. Тогда-то я впервые и столкнулся с этой темой: Достоевский и иудаизм. Конечно, сначала я хотел растолковать ему все сам, но потом подумал, что лучше всего предоставить слово Достоевскому – и предложил прочитать соответствующие главы «Дневника писателя». Нормальному человеку этого хватило – ведь там писатель прямо говорит: «в сердце моем этой ненависти не было никогда, и те из евреев, которые знакомы со мной и были в сношениях со мной, это знают». Но некоторым этого недостаточно – и в их числе С.Гуревич. Он пытается выискать заговор даже в том, что эту книжку Гроссмана до сих пор не перепечатывали: «Эту книгу явно стремились замолчать: упоминаний о ней не найдешь ни в монографиях, посвященных творчеству Достоевского, ни даже в «Литературной энциклопедии»». А ведь профессору только и нужно было заглянуть в «Библиографию произведений Ф.М.Достоевского и литературы о нем», изданную в 1965 году. (Можно также найти статью о Ковнере с библиографией во 2 томе энциклопедии «Русские писатели», изданном в 1992 году; трактат Ковнера «Почему я не верю» приводится в книге В.В.Розанова «Около церковных стен»). Если же говорить о переизданиях, то у очень плодовитого писателя Леонида Гроссмана еще много книг, причем совершенно не связанных с еврейским вопросом, до сих пор не перепечатывалось. Какую подоплеку искать здесь? Достоевский об этом в «Дневнике писателя» написал так: «Да исчезнут взаимные обвинения, да исчезнет всегдашняя экзальтация этих обвинений, мешающая ясному пониманию вещей». Кстати, обвинения Достоевского в антисемитизме можно отнести и к самому Ковнеру – ведь и он выступал против национальной замкнутости и исповедания расового культа избранного народа. Да, Достоевский не любил евреев-банкиров, но и сам Ковнер попытался их «наказать» (глава «Опыт Раскольникова»), а в письме директору банка Заку он его прямо называет «полусумасшедшим жидком» (см. книгу И.Паперно «Самоубийство как культурный институт»). Теперь перейду собственно к самой книге – она «сыровата» (об этом говорит и сам автор), т.е. это просто скомпонованы дореволюционные издания с новыми материалами. Правда Гроссман пытается осмыслить эту тему в статье «Достоевский и иудаизм», итогом которой является вывод, что несмотря на теоретический антисемитизм, Достоевский все-таки имел друзей евреев. Но некоторые его высказывания не выдерживают никакой критики: даже в «Записках из Мертвого дома» он находит антисемитизм в юмористическом описании Исая Фомича Бумштейна. Давайте тогда обвиним и Пушкина, и Гоголя! (Приведу цитату из письма Достоевского С.Ивановой о романе «Идиот»: «Упомяну только, что из прекрасных лиц в литературе христианской стоит всего законченнее Дон Кихот. Но он прекрасен единственно потому, что в то же время и смешон. Пиквик Диккенса <…> тоже смешон и тем только и берет. Является сострадание к осмеянному и не знающему себе цены прекрасному – а, стало быть, является симпатия и в читателе»). Наиболее – на данный момент – устраивающее меня исследование этого вопроса содержится в статье А.З.Штейнберга «Достоевский и еврейство» (кстати, в ней упоминается и данная книга Гроссмана). В ней есть и pro и contra. Что касается писаний самого Ковнера, то судя по приведенным отрывкам, стиль у него чисто журналистский. (У Лескова о тех же 50-х годах есть прекрасная вещица «Владычный суд», где кагалом сдают бедного малолетнего еврея в солдаты). Относительно биографии Ковнера можно, естественно, сказать, что она совпадает в каких-то моментах не только с биографией Раскольникова, но и самого Достоевского, но поведение их резко отличается. Ковнер постоянно жалуется: бедный он, бедный – надо же летом, по жаре, да закованный. А Достоевского везли в Сибирь зимой, и здоровье у него было не лучше… Ковнер закосил и не попал в арестантские роты, а потом и вовсе в Сибири два года из четырех досиживал на поселении. Достоевский же каторгу отбыл от звонка до звонка. Ф.М.Достоевский. Полное собрание сочинений. Канонические тексты — Петрозаводск: Издательство Петрозаводского университета. Том I: Бедные люди. Двойник. Приключения господина Голядкина. Господин Прохарчин. Зубоскал. Роман в девяти письмах. Из альманаха "Первое апреля". Вступление (Д.Григорович. Ф.Достоевский). Как опасно предаваться честолюбивым снам (Д.Григорович. Ф.Достоевский. Н.Некрасов). Ползунков. Евгения Гранде — 1995 — 688 с. 5000 экз. Том II: Петербургская летопись. Хозяйка. Слабое сердце. Честный вор. Ёлка и свадьба. Чужая жена и муж под кроватью. Белые ночи. Неточка Незванова. Маленький герой. Журнальные редакции — 1996 — 752 с. 5000 экз. Том III: (Сибирская тетрадь). Стихотворения. Дядюшкин сон (Из мордасовских летописей). Село Степанчиково и его обитатели (Из записок неизвестного) . Записки из Мертвого дома — 1997 — 912 с. 5000 экз Том IV: Объявления. Петербургские сновидения в стихах и прозе. Униженные и оскорбленные. Роман в четырех частях с эпилогом. Статьи — 2000 — 960 с. 5000 экз. Относительно издаваемого профессором В.Захаровым Собрания сочинений Достоевского по старой орфографии: споры о том, как издавать классиков – того же Пушкина – идут не первый десяток лет. И не мне туда лезть, хотя с доводами Захарова я, конечно же, ознакомился. Выскажу дилетантскую точку зрения («человека со стороны»): дело не только в том, что неправильно написано слово Бог, или кое-где не так расставлены знаки препинания. Эти ошибки легко устраняются – достаточно выпустить дополнительный том (30, книга III) со списком опечаток, исправлений и дополнений. И всё! Видимо, есть и «подводное течение», и оно мне видится в следующем: текст академического собрания сочинений «застолбила» определенная группа, и чужаков, особенно из провинции, туда не пускают. В этой ситуации, чтобы пробиться «на рынок», нужно предложить что-то иное, а так как иного нет, то… другую «упаковку» для того же товара – текст по старой орфографии. И тогда к тебе начинают обращаться, авторитет растет, ну и естественно, извините, «капают бабки» за использование текста в различных видах (электронном, книжном и т.д.), плюс твоя школа при деле. Впрочем, даже со своей колокольни брюзги и провокатора, скажу, что очень благодарен тому же профессору Захарову за то, что он напечатал в 1 томе перевод романа Бальзака «Евгения Гранде», выполненный Достоевским. Его почему-то не посчитали нужным включить в академическое собрание сочинений, а ведь молодой писатель на нем оттачивал свое мастерство – «Бедные люди» вышли не только из «гоголевской шинели». Еще мне нравится смешение художественных произведений с публицистикой – Достоевский сам это делал в «Дневнике писателя», когда вместо фельетона на злобу дня печатал «Бобок» или «Кроткую». И это просто удобно. Ну, и как всегда, ложечка дегтя. Конечно, приятно включить впервые в собрание сочинений еще несколько статей в связи с тем, что Достоевский их редактировал, но ведь он был редактором не только «Времени» и «Эпохи», но и «Гражданина». Это ж сколько нас ждет открытий чудных! А помнится он правил и стихотворения – значит, и их канонизировать? (Кажется, об этом, т.е. о стихах, была статья где-то в «Материалах и исследованиях»). Статьи же, относящиеся почти ко всем крупным вещам в этом Собрании сочинений, написаны не лучшим специалистом по данному произведению, а одним человеком. Думаю, вам не надо трех попыток, чтобы догадаться, что это профессор Захаров. Но он так занят изданием, что ему часто недосуг написать что-то новенькое для очередного тома - используются старые статьи. Да и зачем дергаться – ведь, умри, лучше не напишешь! Что еще? Комментарии слабоватые, а после академического собрания сочинений и кучи дополнений в комментарии в томах МиИ – это просто непрофессионально. |
| Впечатления2-2000 |
|
Прочитал роман Дж.М.Кутзее «Осень в Петербурге». Пытаться оспаривать эту книгу с точки зрения фактографии бессмысленно, к тому же это сделал в предисловии Волгин. Как он отметил, «нам ничего не остается, как судить художника по законам, им самим над собой признаваемым». А законы таковы - это в своем роде роман идей, воплощают же их знаковые персонажи: Достоевский, Нечаев и т.д. плюс герои романа «Бесы». Вроде бы роман о Достоевском средствами Достоевского (сбылась мечта г-на Сердюченко). Но это только кажется автору, что он пишет в стилистике «Бесов» - скорее уж в русле петербургской прозы 40-х годов, а попытка дописать несколько страниц за Достоевского – явный прокол. По-моему, больше чем на кукольный театр сие действо не тянет: если вместо фамилии Достоевского поставить другую, то вряд ли кто-то будет это читать – хотя, судя по предисловию, роман снискал множество похвал и Букеровскую премию. Впрочем, автор умудрился «угадать» ситуацию, которая вполне могла случиться с Достоевским – попытка революционеров поставить «под ружье» талант Ф.М.: в 40-е он был весьма страстным агитатором (Кстати, нечто подобное, т.е. провокация, произошло с Розановым – история с письмами. Если бы дочь арестовали, то Василий Васильевич , естественно, ударил из всех калибров и бил бы в одну точку, как он это делал с семейным вопросом, педагогикой и т.д.).
Ф.М.Достоевский – наш современник / Под. ред. Ю.М.Осипова, Е.С.Зотовой (МГУ) – М.: ТЕИС, 2000 – 280 с. 500 экз. (о) Вот и еще одна книжечка, пришедшая ко мне «самотеком». Судя по аннотации: «для всех интересующихся обществоведением, философией, социологией и экономикой…». Читать я ее, конечно, не буду – просто прогляжу. Если будут перлы – сообщу. Пока же пример, как нужно говорить по-русски из «Вместо предисловия»: «Гений. Большой гений. Великий гений.» Ох уж, эти ученые! В.Лобас. Достоевский. В 2 книгах – М.: ООО «Издательство АСТ», 2000 – 5000 экз. (со) – (Всемирная история в лицах). Кн. 1 – 576 с. Кн. 2 – 608 с. Одолел Лобаса до семипалатинского периода и на этом временно остановился – хочу еще раз «услышать» точку зрения Волгина на дело петрашевцев (буду читать «Пропавший заговор»). Претензий к автору по большому счету не может быть – сделано все достаточно добросовестно. А уж по какой системе подбирать цитаты – каждый волен выбирать сам. А вот по мелочам замечаний множество. Приведу только некоторые из них (и это всего с 250 страниц). А) непонятна система включения (или не включения) в списки «Новых действующих лиц»: некоторые входят уже после того, как их неоднократно упомянут, например, Плещеев; отсутствует Спешнев, хотя в цитатах упоминается и вроде бы, судя по книге Сараскиной, не последнее лицо; есть Белов, Нечаева, Селезнев – нет Гроссмана, Долинина, Волгина, хотя цитаты из их книг приводятся; у Врангеля не приведена дата смерти – 1915, которая есть в переиздании его мемуаров в 1992 году; в число знакомых Достоевского попал некий Сергей Уманец, хотя такой не упоминается в «Летописи», Б) повторно включаются цитаты – например с. 91 и с.147 (впрочем, этим страдал и Волгин), В) зачем-то приведена «помета профессора Л.М.Розенблюм в рукописи моей книги» относительно денег выданных М.М.Достоевскому – вроде бы этот вопрос рассматривался и в печатных источниках неоднократно (смотрим МиИ, т.1), Г) некоторые произведения – пусть небольшие – совсем не упомянуты, а перевод «Евгении Гранде» мельком – как будто печататься Ф.М. начал именно с «Бедных людей», Д) при цитировании Достоевского не всегда указываются произведения – только том. То же и с письмами. Кстати, есть и опечатки в страницах, на с. 26 – 166 вместо 169 (это легко заметить – цитируется одно письмо, но с разрывом на две цитаты). Вы спросите, почему я так цепляюсь? – Потому что мне придется читать еще полтора тома! Да, особенно мне понравился перевод рублей в «нынешние доллары США». За один присест прочитал и вторую часть «Пропавшего заговора» («Октябрь», №3, 1998). Если бы я писал об этом заметку, то назвал ее «Пропавший подтекст»: в этой части работы Волгина на страницы выплеснулась дискуссия с Парамоновым и т.п. относительно книги Сараскиной «Одоление демонов» и возможного «мучительного, но сладостного недуга» Достоевского. Мне неудобно об этом говорить, но я вышеупомянутого намека не заметил – посчитал сию вещицу просто историей «сочинительской страсти» и не более того (так заявлено в предисловии). Правда, имелись и у автора этих строк «претензии» к Людмиле Ивановне – мне казалось, что вся биографическая часть добавлена для придания работе о Спешневе, как прототипе Ставрогина, объема книги. Как водится в дискуссиях, иногда говорится больше, чем хочется – например, мысли об ОБЩЕМ источнике «младенческого лепета» Кувалдина и «крутого интеллектуального слога» Парамонова, но наверное, в книге стиль будет более академичным. В основном же я солидарен с Волгиным – искать в юношеских дружбах гомосексуальные мотивы просто глупо (хотя тема, конечно, имеет право на существование по отношению к произведениям Достоевского: те же, приведенные для примера Волгиным, Миколка и Калганов). Что касается продолжающейся истории с допросами петрашевцев, то многое строится не только на архивных документах, но и на гипотезах, хотя и вполне правдоподобных. Тут, думается, та же история, что и у Тынянова – о многих вещах документальное подтверждение получить невозможно, и нужно смотреть «за документ». Окончена первая книга («Октябрь», №5, 1998) «Пропавшего заговора». Пока общей оценки у меня нет – есть только отдельные впечатления. Вот они: В основном все строится, видимо, на впервые обнародованных материалах. Отсюда и желание их «окучить» полностью – чтобы потом не было проблем с «застолбленной» территорией. Волгин и сам понимает, что часто впадает в подробности, которые ни к чему не ведут, но утешается тем, что «чем дальше мы отступаем от Достоевского – в охватывающий его исторический контекст, тем объемнее и яснее видится он сам: история предпочитает обратную перспективу». Кстати, по-прежнему имеют место и гипотезы («Можно только о чем-то догадываться или что-то предполагать»). Продолжаются (как и в №3) «покусывания» Набокова – «много о себе понимающий автор «Дара»» – невольно задумаешься о причинах этого. Хотя Волгин и проходится по адресу «во всем обнаруживающих тайное сходство компаративистов», но и сам часто строит свои сближения на весьма гипотетических основаниях: например, линия «нехорошего» имени Петр (как говаривал незабвенный Чичиков: «-Настасья Петровна? Хорошее имя Настасья Петровна»), принадлежащего в основном доносчикам (ранее же - в №1 – сближал с царем Петром, что несколько противоречиво); на одной белобрысости и скользкости строится сопоставление Антонелли со Смердяковым и Видоплясовым (относительно первого промолчу, но второе сравнение мне кажется притянутым). Закончил чтение книги Волгина. Читалось все так же на одном дыхании, но уже с некоторым внутренним раздражением: после всех тех подробностей, которые обнаружил и показал нам автор, можно спросить себя, а участвовал ли сам Достоевский в этом деле? Чаще всего он упоминается как «автор «Бесов»». Кстати, постоянно встречается следующее выражение: «Тебя знает император», а одно из самых любимых – «до сих пор была не известна в печати». Да, относительно многостраничных подробностей. Читаем иностранные газеты и ничего интересного не находим – и это в дело: пишем, что просмотрели (помните у Гоголя? – «В комнате своей он поднимал с пола все, что ни видел: сургучик, лоскуток бумажки, перышко, и все это клал на бюро или на окошко»). Что еще? Естественно, дискуссия с Парамоновым и его «сексуальной культурологией» – как будто кто-то может того принять всерьез. Опять шпильки в адрес Сараскиной («Пытаясь объединить Спешнева и Ставрогина универсальным определением «демон», мы допускаем одну стилистическую погрешность» – сам же сравнивает последнего с Николаем I), а также в адрес “наших новейших христиан” и прочих исследователей блюдущих “невинность по исторической части”. Некоторые же безапелляционные суждения вызывают недоумение - например, о петрашевцах: «И, во-вторых, самоубийство входит в их жизненные расчеты», или же о якобы семнадцатилетнем Катеневе: «в тюрьму был брошен подросток, самый юный из всех проходивших по делу» (далее сам же Волгин пишет о семнадцатилетнем Утине). Дочитал 1-ый том опуса Лобаса. Особенно трудно мне дались семипалатинские главы – сам когда-то делал нечто подобное об этом периоде, правда, был весьма ограничен, при печатании в газете, в объеме – приходилось сокращать по живому. Видимо, чтение затянется надолго, т.к. ничего нового не почерпнешь, а пережевывать чужую жвачку – это уж слишком,,, Да еще утомляет отсутствие единой системы при цитировании. Плюс многочисленные ляпы: на стр. 371 - «за этим рабочим столом Достоевский ночами, при свече, писал...». Ну, не мог он ничего за ним писать - мебель, которой пользовался Ф.М., естественно, не сохранилась! Сам автор, конечно, предупредил, что приводит и заведомо ложные цитаты – поэтому буду цепляться только к списку действующих лиц, который полностью на совести автора. Например, Н.С.Крыжановскую автор записывает на стр. 298 в жительницы Семипалатинска, хотя она его знакомая по Омску. Далее в списке «новых действующих лиц» СНОВА появляются: Быков (с.45 и с. 416), Софья Ковалевская (с.107 и с.513), Врангель (с.192 и 310) – теперь уже с правильной датой смерти и М.А.Иванова (с.64 и с.554) – во втором случае почему-то она Михайловна (?). Только на 428 стр., после неоднократных упоминаний, появляется Долинин. Почти везде Лобас называет священника Герасимова «отец Герасимов» – для моего уха это звучит непривычно (может, отец Борис или как-то иначе?) Да, опять повторяются цитаты: сс. 436 и 449 (из Сараскиной). Этот список можно продолжать и далее, но стоит ли? Наверное, закончу я с Лобасом – «скучноватый пейзажик»! Честно говоря, самый интересный для меня период – совместное пребывание в Семипалатинске Достоевского и Вергунова: у Ф.М. нигде об этом нет ни строки, хотя до женитьбы последний частенько встречается в его письмах. Что чувствовал тогда писатель? (каким-то образом ситуация – очевидно - проявилась в «ДС»). Я и заинтересовался-то именно семипалатинским периодом, когда в начале 90-х прочитал заметку местной исследовательницы Н.Левченко, документально доказавшей, что в августе 1857 года Вергунов приехал в Семипалатинск. Но, увы, на уровне интереса это и остановилось... Зарекался писать об этой книге, но слишком уж много места во втором томе Лобаса заняла «Матрешкина проблема» - как будто в это время ничего не происходило - не поймешь к какому все-таки жанру принадлежит сей труд. И, между прочим, судя по Лобасу, не скажешь, что такого не было. На страницах, где речь идет о главе «У Тихона», приводится следующая цитата: «Заметка Достоевского на полях типографского оттиска. Тут рассказана одна мерзость, одна моя мерзость; в моей жизни было много мерзостей. Эта самая гадкая, самая пакостная... Полное собрание сочинений, 1975, т. 12, с. 122» Человек не знакомый с текстами, может подумать, что Достоевский говорит о себе – но это ведь речь Ставрогина! Непонятно и замечание о том, что заметка сделана Ф.М. Было бы странным, если бы правил кто-то другой (Кстати, есть даже: «дописана почерком Достоевского на полях корректурного оттиска»). |
| Впечатления3-2001 |
|
С.В.Белов. «Меня спасла каторга»: Повесть о Достоевском и петрашевцах – СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2000 – 148 с. 600 экз. (о) -№288
Наш «чувствительный библиограф» давно неровно дышит к «ироничному поэту» – поэтому я совсем не удивился появлению этой книжечки после «Пропавшего заговора». Но, честно говоря, если бы не указание на 2000 год, подумал, что эта вещь сделана давным-давно, на заре творческой деятельности – настолько всё беспомощно. И написана она «деревянным» языком и штампами: «Молодой человек ШЕЛ как-то странно: то почти бежал, а то вдруг ШЕЛ в глубокой задумчивости»; «Сколько раз он проходил мимо этого дома, мечтая о встрече с великим критиком...», и тут же через абзац: «Он много раз ходил мимо квартиры критика, робко, по-юношески, мечтая о встрече...» Таких примеров можно привести множество, но стоит ли? И это беллетристика?! Впрочем, были при чтении и приятные моменты – местами стиль напоминает незабвенного Козьму Пруткова и псевдохармсианские анекдотики: «...он <Достоевский> всегда поражался обилию своих мыслей и идей”; “Достоевский все что-то пишет и пишет, а если вдруг перестает, то сразу же бросается читать – книгу за книгой...”; Кстати, есть и что-то общее в этих трудах: многочисленные параллели между петрашевцами, их гонителями и героями будущих романов Достоевского, например «Петр Антонелли – Петр Верховенский». Следуя их логике, я бы провел еще одну: «ПЕТРашевский – Петр Верховенский». Дарю! Федор Михайлов. Идиот – М.: Захаров, 2001 По прочтении этой книги мне вспомнилась одна известная цитата из письма Льва Толстого Страхову после смерти Достоевского: «В похоронах я чутьем знал, что, как ни обосрали все это газеты, было настоящее чувство». Это я к тому, что даже у анонимного Федора Михайлова, при всем его желании следовать лозунгу о тщательном пережевывании пищи, не получилось из конфетки сделать окончательное дерьмо – просвечивает «настоящее». Мне понятно желание просто постебаться, как это было у В.Шаповала с его «бессмертными» строками из «Горе от ума»: «Мама миа! Рашн чернозем! Дык, уже в натуре за бугром», но тут - судя по сохраненному названию, или, как говорят сегодня, бренду – чисто коммерческий проект. А этому прощения не может быть – нарушается авторское право (только не будем о сроках давности и т.п.). Кстати, создатели фильма «Даун Хаус» в этом отношении поступили честнее. (Вот название для очередного ремикса: «Идеальный Друг И Отличный Товарищ»). Если же говорить серьезно, то это пример того, что главное в книге не сюжетная линия, а стиль, отсутствие которого не заметил обозреватель газеты «Ex libris» А Вознесенский: «Текст «нового» «Идиота» читается быстро и с тем же увлечением, как, должно быть, читался и в «Русском вестнике». Так что – и в этом отличие книги от какого-нибудь комикса по «Анне Карениной» – она отнюдь не работает на «опопсовение» классического текста». Если это не попса, то что это? Я столько перечитал биографий Достоевского, что ничего хорошего от них уже не жду – поэтому никак не мог взяться за опус Николая Наседкина «Самоубийство Достоевского», вернее, за ту его часть, которая относится к семипалатинскому периоду (положение обязывает!). Сразу же скажу, что я был не прав, откладывая это дело в долгий ящик – как говорится в «Гордости и предубеждении» Д.Остен: «Глупость кузена вполне оправдала его надежды», и я, как и мистер Беннет, от всей души развлекался. Стиль Н.Н. – это нечто! Наверное, он родился от зависти автора к неологизму лекаря, придумавшего в «Свидетельстве» о состоянии здоровья Достоевского словечко «частовременно», а, может, просто в тот момент у него на столе лежал словарь синонимов – кто знает? Но что Джойс, с его словами-чемоданами, может отдыхать – точно. Приведу некоторые перлы (простейшие - вроде «жил-обитал», «писать-творить» или «прапорщик-писатель» – опускаю): «уроки-занятия шагистикой-муштрой», «сойтись-сдружиться барону-прокурору с солдатом-преступником», «мысли-чувства-переживания» (!), «холопы-верноподданные воистину апеллируют-взывают», «прошение-автобиографию петрашевско-каторжно-ссыльных» (!), «мог-способен был писать-сочинять», «можно-разрешено публиковаться-печататься», «решил-намеревался ее доработать-отредактировать», «пространно-подробно и доверительно-откровенно» и т.п Да, кстати, когда я печатал эти строки, мне почему-то вспомнилась старая китайская притча о человеке которому подарили белый шелк, а он заплакал – ведь его можно окрасить и в синий, и в красный цвет. Может я не прав относительно словаря, и автор просто очень нерешительный человек? Если говорить о заявленной автором теме, то мне она показалась нераскрытой; с биографической же точки зрения все ровно – сообщаются уже давно известные факты. И придраться почти не к чему – разве что к такой фразе: «в последних строках «мордасовской летописи» сообщается, что хотя и минуло немало времени после описываемых событий, Зинаида замуж ТАК и не вышла...». Ну, во-первых, на самом деле там сказано: «Зина ЕЩЕ ДО СИХ ПОР не замужем», а это, как говорят в Одессе, две большие разницы; во-вторых, в действительно последних строках Зинаида – генерал-губернаторша. Я не говорю, что Н.Наседкин не помнит почти «онегинской» концовки «Дядюшкина сна» – скорее, он подтасовывает карты в угоду своей концепции! И еще нельзя не обратить внимания на попытку опровержения «равнодушия» Достоевского к природе с приведением не очень удачной цитаты из «Мертвого дома» - автор не замечает очевидного: птица в ней – «какая-нибудь», цветочек – просто «бедный, чахлый». Не зря же Н.Наседкин считает, что любовь к природе заключается в различении в бору «ели, сосны да ветлы», а приведенная в воспоминаниях З.А.Сытиной волкомерия вызывает следующее примечание Н.Н. – «уж Бог знает, что за растение!». Здесь он просто наследник по прямой Достоевского, с пародией на стиль Тургенева в «Бесах»: «Тут непременно растет дрок или какая-нибудь такая трава, о которой надобно справляться в ботанике». А мы ищем преемников. Не там искали! Так уж получилось, что на этой неделе мне из Новосибирска привезли сразу фильмы «Даун Хаус» и «Идиот» (с Яковлевым). И смотрел я их за один присест. Естественно, в этом же порядке – для чистоты эксперимента («Идиота» в последний раз видел лет 15 назад – так что основательно забыл). Ну что ж! Начнем «про дела наши скорбные». Придираться к сценаристу или же режиссеру «Даун Хауса» по поводу такового прочтения «Идиота» не буду: бессмысленно - ну, раз любят они поприкалываться, раз «прет их и без наркотиков», и видят они все так живописно – это их дело! А вот то, что все отдает любительщиной и непрофессионализмом, касается нас как зрителей – и это уже наше дело! И то, что актеры говорят безжизненно - очень корябает слух: впечатление такое, будто кто-то занудно и без выражения читает закадровый текст (только у Будрайтиса иногда что-то проскакивает). Короче, если не знать, что это по Достоевскому, то это действительно полный даун-хаус! Раньше я весьма скептически относился к фильму «Идиот», считая, что он грешит театральностью и чем-то напоминает картины Глазунова (или наоборот?), но после "Даун Хауса» это было как глоток свежей воды: актерская речь весьма выразительна, да и в диалогах Пырьев сохраняет текст Достоевского (Кажется, Олеша писал, что когда он делал инсценировку по «Идиоту», то, добиваясь большей театральности и выразительности, часто уходил довольно далеко в сторону от того, как предложено автором, но каждый раз все же возвращался к покинутой строке Достоевского). Но, если честно, то к концу картины мои восторги ослабли и я снова вернулся в свое обычное скептическое состояние. И, вообще, я противник экранизаций – получается либо что-то буквалистское, не имеющее никакого отношения к кино, как искусству, либо что-то не имеющее никакого отношения к экранизируемому произведению (что-то на эту тему есть у самого Федора Михайловича – по поводу постановки «Дядюшкина сна»). В конце же хочется привести цитату из «Даун Хауса»: «Но ужас-то ужас, а мучить нас теперь некому – по-людски заживем!» Это я к тому, «Идиот» расчленен: по нему сделаны и фильм, и книжка – наверное, теперь оставят роман в покое. |
| Клуб любителей Достоевского |
| Лит.-мемор. музей Ф.М. в СПб |
| Конкорданс Дост. Сайт ПГУ |
| Ф.М.Достоевский |
| Псс Ф.М.Достоевского |
