| |||
|
| Впечатления 2003-19 |
|
Достоевский по КАСАТельной
Вышел очередной, 17 номер Альманаха «Достоевский и мировая культура». Увы, но, судя по обложке, шапке и содержанию, здесь окончательно взяли верх сторонники изучения Достоевского в стиле Касаткиной. Православие теперь у нас любимое словечко в достоеведении, а библиография всё больше напоминает список трудов Отцов Церкви. Самого же Достоевского нужно, если не канонизировать, то уж точно признать каким-нибудь блаженнным. А уж как он знал богословие – даже Касаткиной не удалось обнаружить расхождений с «официальным Православием» (с. 73). Но если вы подумаете, что он, судя по следующей фразе – «есть некоторые сведения, которыми обладал Достоевский и которыми, как правило, не обладают исследователи» (с. 74) – унес эти знания с собой в могилу, то ошибетесь. Продолжателем традиций и истолкователем сведений об истинном значении романов Достоевского сейчас, конечно, является Татьяна Касаткина. Как и все неофиты, она любит обвинять других в уклонениях от истинного Православия. Когда же ей указывают на некоторое несоответствие ее умозрительных конструкций православным канонам и обычаям, она не находя аргументов в споре со своим оппонентом (как я понял, имеющим отношение к церкви), обращается уже не к православным источникам, а к статье ЯПОНСКОГО исследователя, большого знатока славянского фольклора… Любимый метод подобных исследователей – это обращаться либо к каноническому православию, либо же к «народному»: что им больше на данный момент подходит. Напоминает игру в наперсток – за руку не схватишь. Впрочем, тут не поможешь даже японским специалистом – вся концепция Касаткиной о соотносимости зеленого цвета и Богородицы построена на умолчании невыгодных цитат из этих двух романов («Идиот» и «Преступление и наказание»): ею упоминаются лишь Сонин зеленый драдедамовый платок, зеленый купол церкви и милостыня, поданная из-под зеленого зонтика. Действительно, Мышкин встречался с Аглаей на зеленой скамейке, но такая же есть и на даче у Лебедева: «Лебедев посадил князя на зеленую деревянную скамейку, за зеленый вделанный в землю стол, и сам поместился напротив него», «На террасе, довольно поместительной, при входе с улицы а комнаты, было наставлено несколько померанцевых, лимонных и жасминных деревьев, в больших зеленых деревянных кадках, что и составляло, по расчету Лебедева, самый обольщающий вид», а можно еще вспомнить зеленые стулья и столики в распивочной, где Свидригайлов поил Катю. Конечно, можно что-то увидеть в зеленом доме, в котором живет Соня, но ведь и Рогожин живет в таком же: «Дом этот был большой, мрачный, в три этажа, без всякой архитектуры, цвету грязно-зеленого». Да, мертвую Настасью Филипповну у Рогожина скрывает «зеленая, штофная, шелковая занавеска», но в том же «Идиоте» в комнате у Ипполита стоит «кровать, большая и широкая и покрытая зеленым шелковым стеганым одеялом», и там же чудовище в роде скорпиона. В милостыне, поданной Катерине Ивановне зелененькой кредиткой тоже можно обнаружить некий промысел, но ведь Фердыщенко стащил трехрублевку тоже зеленого цвета: «Прохожу чрез угловую комнату, на рабочем столике у Марьи Ивановны три рубля лежат, зеленая бумажка». А ведь есть еще темно-зеленый мундир Иволгина, и зеленое, шелковое платье Марфы Петровны (с хвостом, как и у Сони). И уж совсем не вписываются в концепцию Касаткиной зеленоватое лицо алкоголика Мармеладова и бледно-зеленые, больные лица прохожих. Касаткина приводит огромную цитату, в которой из того, что шляпка у Сони с пером огненного цвета выводится ее сходство чуть ли не с Софией с крыльями огненными (с.74), но ведь и у пятнадцатилетней девушки, которой аккомпанировал шарманщик, и которой Раскольников дал пятак, соломенная шляпка с таким же пером. Может, просто тогда была такая мода? На остальных авторах касаткинского направления не буду подробно останавливаться, приведу только пару особо понравившихся мне примеров: Вот цитата из статьи Е.Сливкина – «в фамилии Рогожин: первый слог – рукоятка из оленей кости («олений черенок»), два вторых – лезвие ножа или ножны» (с. 91). Не знаю как вам, но мне всё это напоминает незабвенного Синицкого из «Золотого теленка», придумывавшего шарады и ребусы. А вот у Татьяны Бузиной в статье, конечно же, про православие «калики перехожие» превратились в «калЕк» (с. 124). И я не удивлен этим. Такие вещи обычны для новообращенных… После прочтения этих трех, и еще некоторых статей из этого альманаха, я понял, что Достоевский для них только повод, и касаются его касаткинцы только по КАСАТельной. «И с французского переводчик может быть с хлебом … да еще с каким» Анри Труайя. Федор Достоевский / Перевод с фр. Н.Унанянц – М.: Изд-во Эксмо, 2003 – 479 с. (Серия «Русские биографии») 5100 экз. Я всегда с опаской берусь за чтение книг иностранных авторов о русских деятелях. И не потому, что сомневаюсь в их профессионализме как биографов, а потому, что не всегда уверен в квалификации переводчика: ну, как он не найдет соответствующую цитату на русском языке, и переведет прямо по тексту - и получим мы смешение французского с нижегородским. В данном случае так и произошло: на первой же странице Марына названа Марией, ее любовник Ян Тур стал Тура, а ее пасынок Крыштоф – Кристофом. (Кстати, чтобы обнаружить это, не обязательно было обращаться к довольно редкому изданию «Хроники рода Достоевских» М.В.Волоцкого1 - достаточно и книги И.Волгина «Родиться в России...»). Я специально ошибки не искал, но при чтении постоянно спотыкаешься на различного рода несообразностях2: допустим, М.Д.Исаева у переводчика везде мадам; его же стараниями «батенька» превращен в «батюшку» (с. 109 - кстати, в данном случае у Труайя «спасение» Яновским Достоевского почему-то удваивается); «Виновные… помилованы по личной просьбе Его Императорского Величества» (с. 142) – очевидно, что тут должно быть другое слово (может, «повеление»?) и т.д. (И дело тут не в спешке – частично перевод печатался в альманахе «Достоевский и мировая культура»). Хорошо, что сейчас тексты Ф.М.Достоевского изданы на диске и найти определенную фразу не составляет труда – поэтому-то в обратном переводе цитат из Достоевского почти нет3 ошибок. Теперь о самой книге. Это романизированная биография, вышедшая в 1940 (!) году. И с фактами в ней – по этой причине – не все благополучно. Например, М.Д.Исаева в Астрахани выходит «замуж за молодого учителя гимназии» (с. 189) – на самом деле, он был чиновником таможенного ведомства4; и в Кузнецк он назначен заседателем по корчемной части, а не судебным заседателем (с. 194). Подобных огрехов множество, и перечислять их нет смысла. Думается, что при издании подобных книг, необходим либо толковый комментарий, чтобы скорректировать устаревшие сведения, либо минимальная вводная статья, где говорилось бы об основных «проколах» автора. Кстати, судя по количеству издающихся сейчас книг Анри Труайя, безработица переводчикам с французского не грозит. 1 Между прочим, если полистать Волоцкого, то в роду Достоевских обнаружится даже Абрам, который перманентно судится с неким пинским евреем Соломоном Абрамовичем, а лет через двадцать обвиняет другого еврея Юзефа Боруховича в невозвращении взятой в залог золотой цепи. Вот, оказывается, откуда взялся «животный антисемитизм» Достоевского, о котором постоянно пишут определенного рода критики – он у Федора Михайловича в крови… А страх перед евреями у писателя настолько силен, что и играть-то на рулетке он бросает, если верить Труайя (с. 363), после того, как по ошибке чуть не вошел в синагогу вместо православного храма. 2 «Она запирает чемоданы. Она запихивает туда своего любовника» (с. 252). Или переводчик просто не понял французского слова, или же я чего-то в «любовниках» не понимаю. 3 «почти» - потому что все же встречаются искажения; есть и опечатки, иногда меняющие смысл: «Иоанн не удерживал Его» (с. 462) - должно быть «же удерживал». 4 Не знаю, чем биографам так уж не угодили таможенники, но и у Юрия Селезнева в его книге «Достоевский» (ЖЗЛ, 1-3 издания!) Исаева - «дочь директора астраханской гимназии», а не директора Карантинного дома. «Именно, именно так, – вскричал князь, - великолепнейшая мысль!» Собрание мыслей Достоевского. Составил Михаил Фырнин – М.: Изд. дом «Звонница-МГ», 2003 – 621 с. 3000 экз. Судя по аннотации, автор-составитель проработал в своем издательстве более 25 лет, семь из которых занимался воссозданием «пророческого мира мыслей Ф.М.Достоевского» – в результате чего и появилась эта книга. Причем, Михаил Фырнин выбрал очень оригинальную методу составления, включив в эти самые «мысли Достоевского» (и отнюдь не в раздел «Теории героев»), слова персонажей из романов Достоевского, не забыв и самых одиозных, таких, к примеру, как Великий инквизитор с его казуистикой и черт из галлюцинаций Ивана Карамазова (кстати, почему-то в указателе отсутствует отсылка слов Великого инквизитора к поэме «Великий инквизитор» – цитаты №№ 4, 91а). Между прочим, такие вот простодушные читатели Достоевского, как наш Михаил, после выхода в свет «Записок из Мертвого дома» долго не могли избавиться от подозрения, что он был сослан на каторгу за убийство жены (Естественно, в этом «собрании» Александр Петрович Горянчиков не забыт). Вполне возможно, если бы Михаил Фырнин просидел над составлением не семь лет, а тридцать и три года, то в «мир мыслей» попали бы все тридцать и три дополнительных тома Полного собрания сочинений Ф.М.Достоевского – впрочем, думаю, это у Михаила одна из первоочередных задач: «для этого надо читать всё, что он написал» … «Но эта работа – в будущем» (Пока же полностью включены ТОЛЬКО Речь о Пушкине вкупе с объяснительным словом, поэма «Великий инквизитор» и некоторые главы из «Дневника писателя», в том числе: об Анне Карениной и «еврейском вопросе»). |
| Впечатления 2003-20 |
|
«Промахи против истины и умышленные клеветы до такой степени иногда наглы и бесстыдны, что становятся даже забавны»
«Таких книжек я видел много, некоторые из них читал. Фабрикованы они или иностранцами или даже русскими, - во всяком случае людьми необходимо бывшими в России. В них называются известные имена, сообщается история известных лиц, описываются события, действительно бывшие, - но всё это описание неверно, с искажением для известной цели». Ф. М. Достоевский Леонид Цыпкин. Лето в Бадене – М.: НЛО, 2003 Не так давно вышла «Осень в Петербурге» Джозефа М. Кутзее – тоже роман – будем ждать книжек про весну и зиму. И если про Кутзее, разлауреата букеровских премий, еще можно было сказать, что чего-то там переводчик не вытянул, то здесь как раз обратный случай – лучше бы издатели выпустили Цыпкина в переводе с английского – такая задумка, как пишет в послесловии Андрей Устинов, была – или переводчик бы постарался, и мы получили качественный продукт, или – при невозможности вытянуть – все недостатки текста списали на него. Сейчас модно помещать определенных исторических и мифологических персонажей в альтернативные варианты истории. При издании таких книг говорят, что это художественное произведение и не надо придираться к нестыковкам – нет «смысла искать неточности» – так, мол, было задумано автором, у него, дескать, «прозаическая лицензия», но пусть он назовет своего персонажа, допустим Пупкиным, и посмотрим - обратит ли на его опус хоть кто-нибудь внимание. При создании подобных версий выбирают наиболее скандальные варианты – хотя они в большинстве своем давно опровергнуты серьезными исследователями – нужно же чем-нибудь привлечь публику. У Достоевского это – «кайма», «Матреша» и «порка». Все они, естественно, наличествуют в этом романе. Кстати, слухи о телесном наказании Достоевского впервые озвученные публично в книжонке Гримма – написанной еще при жизни писателя, в 1858 – муссируются, правда, уже под садомазохистским соусом, не только Цыпкиным, но и Тополем, и прочими подобными им: где только не секли Достоевского по желанию этих авторов – и в III Отделении, и на каторге, и в Семипалатинске. Нет, не зря Федор Михайлович говорил: «От всякой клеветы, как бы она ни была безобразна, все-таки что-нибудь останется». Так же – явно для раскрутки – педалируется «еврейский вопрос»: а Достоевского в ряды антисемитов стараются запихать как его противники, так и его «защитники». Я скажу только, что выпадов против полячишек и немцев у него не меньше – и никто из них не впадает в истерику. Еще можно добавить, что Достоевский был не столько против евреев, сколько против жидов и жидовствующих – эксплуататоров, ставивших во главу угла только выгоду, в число их часто были записаны и православные. Впрочем, наверное, лучше привести цитату из письма Ковнеру самого Достоевского, даже подглавку в главе «Дневника писателя», посвященной еврейскому вопросу, назвавшему «Но да здравствует братство!»: «Но оставим, тема длинная. Врагом же я евреев не был. У меня есть знакомые евреи, есть еврейки, приходящие и теперь ко мне за советами, по разным предметам, а они читают «Дневник писателя», и хоть щекотливые, как все евреи за еврейство, но мне не враги, а, напротив, приходят». А прицепиться с национальным вопросом можно к любому: мне, допустим, не понравилось ёрничество Цыпкина в случае с простолюдином, ударившим писателя – автор объясняет прощение Федора Андреева Достоевским принадлежностью хулигана к русскому народу-богоносцу. Получается так, что Федор Михайлович не простил бы чухонца, или еще кого-нибудь. Ну, не слышал Леонид Цыпкин о простом христианском милосердии… Кстати, о богоносце. Там же сказано, что особое богоносное предназначение русского национального ума и характера доказывалось Достоевским «употреблением нецензурных слов» простолюдинами – хотя это всего лишь обыкновенная зарисовка из быта летнего Петербурга, в конце которой, между прочим, Достоевский делает выговор матерившимся мужикам. Ну, чуток передернул – бывает… Да и самого Цыпкина – при желании – можно обвинить в антисемитизме: что это за каламбуры – «Weisman’a, который … был из жидов, а Федя должен был его дожидаться», «в ожидании денег от Краевского» (вроде бы, от последнего-то денег и не ждали). Но это – при желании… А лучше все-таки по Достоевскому: «Да смягчатся взаимные обвинения, да исчезнет всегдашняя экзальтация этих обвинений, мешающая ясному пониманию вещей». Большинство рецензентов – в интернете – видимо, не удосужились прочитать эту небольшую – по меркам русского романа – книжечку, хотя читается она – при минимальном знакомстве с биографией Достоевского – очень легко, и либо пересказали канву романа – обязательно разбавив рецензию жизнеописанием Цыпкина, либо просто повторили завышенные оценки из предыдущих рецензий. У тех же, кто прочел, возникал недоуменный вопрос – а где же «неизвестный гений», где же «шедевр», который прошляпили, и в чем новизна стилистики Леонида Цыпкина? Но все равно никто прямо не решился написать, что король-то голый. После обилия тире в «Тристраме Шенди» и у столь любимой Цыпкиным Цветаевой, обрывания предложений посредине в «Коте Мурре» – говорить, что «поразительные предложения, которыми написан роман – всецело его собственное изобретение», можно только в рекламных целях. Я могу понять необходимость такого синтаксиса, когда предложение закручено так, что его не прервешь – или идет непрерывный поток сознания в духе Селина, с его многоточиями – но тут явно видны «швы»: при чтении некоторые предложения сами собой распадаются на более короткие – автору явно не хватает мастерства, чтобы выдерживать такой стиль. Кое-где тире совсем не обязательны – это сразу поняли переводчики на немецкий и английский языки – и их вполне можно заменить другими знаками препинания: вся конструкция изначально вымученная. (Одна рецензентка тоже заметила это, но все равно написала, что при этом нарушится текучесть, плавность и т.п. – вот что значит десять раз сказанное слово «шедевр»). У действительно «прозеванного» большого писателя Сигизмунда Кржижановского – тоже писавшего в основном в стол – были хотя бы внутренние рецензенты (и просто слушатели), у Цыпкина же – судя по предисловию культуртрегерши Сюзан Зонтаг – эту вещь при жизни автора мало кто читал, хотя ему явно не помешала бы встреча с непредвзятым оппонентом; впрочем, вряд ли ему это помогло – свою «тетку» из ИМЛИ Лидию Поляк, не воспринимавшую всерьез его прозу, он недолюбливал. Честно говоря, такое чувство, что эта книга не только не является каким-то оригинальным словом в прозе, но даже на прозу-то не всегда тянет – в конце романа автор иногда сбивается на простой пересказ воспоминаний и т.п., что сразу превращает роман в очерк (или что-то подобное). Если же говорить о психологизме и прочем, то тут достаточно привести только одну его «догадку» – о переломе, произошедшем с Достоевским на каторге: дело, оказывается, не в том, что он действительно осознал ошибочность своих предыдущих взглядов, а в том, что он представил их ошибочными – «не сообразуясь с доводами рассудка» – чтобы смириться с теми унижениями, которым подвергался на каторге. Как был всю жизнь Леонид Цыпкин фотолюбителем, ценность снимков которого зависела от изображаемого предмета – у него это места Достоевского, так и в писательстве он остался всего лишь любителем, которого прочитают лишь потому, что написал он о Достоевском. |
| Евангелие Достевского |
| Кушникова |
| Напишите мне |
